Том 02. Желанный царь - Страница 52

— Какое ты писание подал, атаман? — спросил князь Пожарский, принимая свиток.

— О природном царе Михаиле Федоровиче Романове, — твердо, не сморгнув, отвечал донец.

Велика была сила такой уверенности, и она решила дело.

Собор всколыхнулся сразу. На устах всех зазвучало имя того, кто являлся достойнейшим престола российского.

Были разосланы снова люди по всем городам с поручением узнать мнение народное о выборе собора. И всюду звучал один ответ, не хочет народ иного царя, опричь юного Михаила Романова!

В Неделю православия 21 февраля 1613 года было назначено последнее торжественное заседание собора в Успенском соборе. Все выборщики подали записи снова, и в каждой записи стояло одно имя:

— Михаил Федорович Романов.

Тогда духовенство с боярами вышли на Красную площадь спросить москвичей о их согласии выбрать предложенного царя и не успели еще дойти до Лобного места, как несметные толпы собравшегося здесь народа загремели на всю площадь:

— Михаила Федоровича Романова хотим на царство! И бурною волною прокатились эти слова по всей Москве, по всей Руси православной…

Глава VIII

Зима в том году стояла снежная и пушистая на редкость. Но то и дело давал себя чувствовать крепкий мороз. Кружила метель с утра и слепила глаза прохожим. Свистел и завывал ветер.

На краю села Домнина, окруженного со всех сторон лесами, приютилась на реке Шаче обширная боярская усадьба. И самое Домнино, и более пятидесяти семи поселков и деревень, прилегавших к нему, и ближайший, находившийся в нескольких верстах под Костромою Ипатьевский женский монастырь — все это принадлежало сейчас боярыне-инокине Марфе Ивановне с сыном. Но самой боярыни не было сейчас в Домнине, она проживала в Ипатьевском монастыре, под Костромой.

В хорошо, заново отделанных палатах устроилась старица Марфа со своим любимцем сыном и молодою инокинею Ириною, младшей своей золовкой.

В далекой Москве осталась княгиня Черкасская. Остался там же и Иван Никитич. Маленькая семья уменьшилась заметно. Но от этого еще крепче сплотились трое людей, заброшенных сюда, в глубь России, в тихую костромскую глушь. В Москве шли выборы, волновалось и шумело людское море. А в Ипатьевский монастырь не долетали никакие слухи из далекой столицы, ничто не смущало покоя обители, никакие мирские толки. Тишь да гладь царили здесь. Молитвы, пост, службы церковные, задушевные семейные беседы да тихая скорбь по томившемуся в плену Филарету заполняли все время двух инокинь и юноши Михаила.

Нередко удосуживался юный Михаил в обществе своего верного дворецкого-дядьки Сергеича наезжать в Домнино, куда старый знакомый, староста Иван Сусанин заманивал его охотою на зайцев да лисиц в обширных окрестных лесах. Гащивал с дядькой по нескольку дней в своей усадьбе Миша под присмотром двух заботливых стариков, а потом снова возвращался в обитель к матери, и снова текла там, под звон обительских колоколов, тихая монастырская жизнь этого, отрезанного от всего мира, глухого гнезда.

Ныне с особенной радостью приехал вместе с Сергеичем Миша в усадьбу. Сусанин оповестил его несколько дней назад, что открыл новые следы зайцев. Предстоял веселый лов, большое развлечение среди однообразной монастырской жизни.

С вечера улегся пораньше Миша. В ночь поднялась метель.

Под свист ее спалось так хорошо и сладко, а наутро, едва проснувшись, юноша увидел слюдовые оконца, запушенные снегом. Увидел и вспомнил предстоявшую потеху. Ужли же ей помешает метель?

— Сергеич! Давай терлик на куньем меху! Да валенки теплые! Небось в них никакой мороз не прошибет! — крикнул юноша, приподнимаясь на постели.

Но старый дворецкий, обычно ночевавший подле в сенях, на этот раз не откликнулся на зов своего боярчика.

Вместо того шла какая-то странная суматоха в сенях… Заговорили два голоса, спорили о чем-то как будто жарко. Потом затихали снова и опять говорили приглушенно, очевидно, с опаскою разбудить Мишу.

Он помедлил немного, выжидая…

И снова крикнул:

— Сергеич!

Дверь распахнулась. Верный дядька очутился на пороге горницы. На нем лица не было. Губы дрожали, руки тряслись, глаза, исполненные тревоги, в отчаянии и страхе смотрели на Михаила.

Точно ножом резануло по сердцу юношу.

— Что случилось? Занемогла матушка? Гонца прислали из обители? — взволнованно срывалось с уст юноши.

— Дитятко мое! Боярчик мой! Здорова матушка… Не ей, а тебе грозит опасность… Тебя злодеи добиваются… Гибель тебе грозит! — не выдержав, кидаясь к Мише, всхлипывая, едва произнес Сергеич.

— Мне?! Какие злодеи? Откуда ты это взял? Кто, кто они? — забросал дядьку вопросами Миша.

— Батюшка! Сам не ведаю… Богдашка Сабинин, зять Сусанина, сейчас из Деревенщины примчал… Сказывает, какие-то воровские люди, не то ляхи, не то разбойники, тебя добиваются… Ищут окрест Домнина. В Железноборовской обители ночевали нынче, всего в пятнадцати верстах отсель, и в Деревенщину дошли. Староста туды с вечера ехал на дровнях за силками для лисиц, ради потехи твоей милости… А они как набегут… Дочку свою Сусанин укрыл в тайнике, а Богдана к тебе прислал. Наказал просить твою милость скореича на коня садиться да в Ипатьевскую обитель скакать к матушке, а он тем временем воровских ляхов в сторону от Домнина отведет… Окручивайся, Христа ради, боярчик, скореича… Да не в терлик боярский, а в простую одежу, благо полушубок да шапка найдутся у дворовых людей. А то могут узнать.